«Справжнє життя Себастьяна Найта» — первый англоязычный роман Владимира Набокова, изданный в 1941 году. Эта книга о том, как люди теряются в дискурсе и речевых конструкциях, теряя настоящую суть, и именно из-за таких идей роман считают предтечей постмодернизма. На украинский его перевел Олег Король для издательства КСД — и обозревательницы блога Yakaboo уже имеют # ДвіДумки об этой новинке.
Обозревательницы
Юлия Дутка: Лет 10 назад состоялось мое первое знакомство с Набоковым. Это была, конечно, «Лолита», которую я еле дочитала и потом делала ей максимальную антирекламу, потому что гнусная до невозможности книжка. Через столько лет я решила дать еще один шанс российскому классику в эмиграции. Изменилось ли мое отношение к нему?
Виталина Макарик: У меня этот роман таких негативных эмоций не вызвал (чего не скажешь о герое-рассказчике), но Набоков много лет ассоциировался только с «Лолитой». Конечно, я знала и о других его романах, но все как-то не приходилось с ними познакомиться. А «Справжнє життя Себастьяна Найта» все же заинтриговало тем, что его главный герой — писатель, а книги о писателях я люблю.
Эмигрант увидел мир
Вита: Между двумя самыми главными героями романа Набокова, Себастьяном Найтом и его единокровным (по отцу) братом-рассказчиком В., и самим автором есть ключевой общий знаменатель — эмиграция. Как и писатель, его герои покидают родную Россию совсем молодыми юношами. Сам Набоков перед тем, как осел в Америке (где и издал этот роман), успел поселиться на время в Берлине, поучиться в Великобритании, пожить в Париже. Своих героев-братьев он посылает разными путями. Себастьян, убежденный англофил, едет в Англию и наслаждается найденной родиной. Рассказчик, В., оседает в Париже и понемногу ностальгирует по березкам и всему тому, что осталось на родине.
Кроме темы ностальгии, к которой не раз апеллирует рассказчик, автор нарушает и тему языковой идентичности: насколько язык, который не является для тебя родным, может стать идеально податливым материалом для твоего творчества? Себастьян Найт становится достаточно известным и успешным английским писателем, но по фрагментам воспоминаний, из которых В. конструирует историю его жизни, становится понятно, что писать на английском ему было непросто: то и дело он сталкивался с замечаниями, на этом языке так на говорят .
Юля: А еще В. часто говорит о том, что произведения Себастьяна хорошо звучали бы по-русски. Моя университетская преподавательница английского называла это «рашен америкашен».
Но вернемся, к самому В. и его брату. Эмиграция разделила их, и, конечно, братья могли бы видеться чаще, но были слишком разными, чтобы идти на компромиссы и ездить друг к другу в гости, быть семьей, пусть даже на расстоянии. Даже путь между Лондоном и Парижем было неплохим, и не надо было собирать кучу документов… Но В. остался русским во Франции, а Найт сделал все возможное, чтобы стать истинным англичанином. Он и на французском говорил с подчеркнуто английским акцентом.
После смерти брата В. собирает портрет писателя, брата, которого почти не знал, чтобы противопоставить его повехностному наброску, созданному каким-то там Гудменом, по описанию человеком весьма неприятным и корыстным. Он путешествует во времени, ищет очевидцев, встречает земляков и не прекращает думать о том, что бы было, если бы они не убегали из Российской империи.
«Я завжди вважав, – пише він у «Втраченій власності», – що одне з найчистіших почуттів – це туга вигнанця за вітчизною. Мені хотілося показати, як цей чоловік ненастанно, понад силу напружує пам’ять, щоб зберегти живим та яскравим видиво свого минулого: імлисто-блакитні пагорби й щасливі шляхи, живопліт із заблукалою трояндою і поле з кроликами, далекий шпиль і близький дзвоник… Однак над цією темою вже працювали кращі, ніж я, а в мене ще й вроджена недовіра до всього того, що мене вдається легко виразити, тож жодному сентиментальному мандрівникові ніколи не буде дано приземлитися на скелю моєї непривітної прози».
Cherchez la femme
Юля: Учитывая то, что наш рассказчик — типа парижанин с петербургскими корнями, неудивительно, что в определенный момент он начнет искать женщину, чтобы лучше понять своего брата, чтобы увидеть за лирическим героем настоящего Себастьяна: мрачного мыслителя, несколько склонного к меланхолии. Для меня эти поиски женского следа — едва ли не самое интересное в произведении.
Сначала была Клэр — женщина-советница, хранительница, хранительница домашнего очага и текстов. «Название, — сказала Клэр, — имеет передавать не тему книги, а колорит». Она сформировала Найта как писателя и не дала ему почить на лаврах. Она — та, с кем он должен быть. А потом случилась Нина. Пожалуй, именно с ее именем на устах Найт отошел другой мир.
«Я так і не поставив Ніні запитання, яке само напрошувалось. Чи спадало їй хоч раз на думку, що цей виснажений чоловік, з яким вона так нудилася, був один із найвизначніших письменників свого часу? Що тут питати! Жінка такого покрою має за ніщо книжки й вважає, що її життя цікавіше і захопливіше, ніж сто романів. Якби їй присудили просидіти десь під замком у бібліотеці, то вже до обіду застали б бідолашку мертвою. Я цілком певен, що Себастьян при ній ніколи не говорив про свою роботу: це все одно, що балакати з кажаном про сонячні годинники».
Вита: Мы, собственно, как и рассказчик, так и не узнаем наверняка, что было между Себастьяном и Ниной самом деле. Какой-то свет на те события могли бы пролить письма, но В. их уничтожил. И в его воображении эта женщина в жизни брата предстает не музой, а погибелью, источником грусти и тоски, которые в конце концов и свели его в могилу. Вообще, В. к женщине особой симпатии не имеет. Тем более — к женщинам красивым, капризным, роковым. Поэтому внимание, которое мадам Лесерф уделяет ему, воспринимает прохладно, сдержанно и даже несколько враждебно.
Не женщины его интересуют. Его страсть — биография брата, которую В. хочет воспроизвести, собрать по крупицам. Возможно, потому, что слишком дистанцировался от него, забросил братские отношения и чувствует за это вину? А может, потому, что немного завидует творчеству гениального Себастьяна?
Творчество как игра в шахматы
Юля: Рассказчик В., который по своей сути больше ремесленник, чем создатель, постоянно размышляет о творчестве в контексте своего гениального брата, на которого никогда не сможет равняться. Он и не пытается, с него, кажется, достаточного того, чтобы коснуться славы крупных, погреться в лучах светила и отпустить, но не забыть. Его творчество как попытка оставить в памяти, вписать в историю навсегда того, кто его полжизни предпочитал не вспоминать. Мемориал для того, кто не ценил братства, это что-то вроде изысканного мазохизма.
«Дж. Л. Коулмен ужив порівняння «клоун, що нарощує собі крила; ангел, що прикидається туманом», і ця метафора здається мені дуже вдалою. Вміло пародіюючи деякі штучки літературного ремесла, «Грань призми» здіймається до небес. Пройнятий чимось близьким до фанатичної ненависті, Себастьян Найт завжди вишукував усе те, що колись було свіжим і яскравим, а тепер зношене до дір і мертве серед живого; мертвечину, що прикидається життям, гримується і перегримовується, а ліниві уми у блаженному невіданні про обман беруть її за чисту монету. Підгнила ідея може бути сама собою зовсім невинна, і можна було б ствердити, що невеликий гріх у тому, щоб і далі застосовувати ті чи інші заяложені теми та стилі, якщо вони досі тішать і розважають читача. Однак в очах Себастьяна Найта найменша дрібниця, як-от заїжджений сюжет детективу, ставала роздутим смердючим трупом. Він не мав нічого проти дешевеньких романів жахіть, бо не переймався банальною мораллю. Його завжди дратувала другорядна література – не третьорядна чи котра там з ліку, бо саме на книжках, які сяк-так годилися для читання, і починається підробка — аморальна з художнього погляду»
И, если Себастьян Найт в воспоминаниях и исследованиях В. возникает предо мной как лицо из плоти и крови, то В. упорно скрывается за кулисами и не хочет показываться. Он предпочитает быть незаметным творцом, потому что где-то ему не хватило таланта, а где-то, очевидно, смелости заявить о себе.
Вита: …или он хочет в конце концов присвоить себе роль Себастьяна Найта, слиться с ним. Это — лишь одна из многих интерпретаций романа, который озвучивают литературоведы. Набокову удалось написать сюжетно довольно простой текст, но чрезвычайно сложной структурой, над которой ломают мозги и профессиональные критики, и придирчивые читатели. Начнем с того, что «Справжнє життя Себастьяна Найта» — это небольшой роман, в котором есть еще несколько романов-в-преданиях. Поэтому он буквально-таки трещит от персонажей, сюжетных линий, цитат, образов и метафор.
Кроме того, сам Себастьян Найт — несмотря на то, что в рассказе брата предстает меланхоличным мрачным отшельником — оказывается тем еще шутником. Как остроумно он «продал» классические литературные сюжеты своему секретарю, выдав их за истории из своей жизни! Читая биографию Найта, на которую В. жалуется как на ложную и примитивную, мало что можно узнать о настоящем Себастьяне, зато можно разгадать его намеки и порадоваться прекрасному чувству юмора.
И напоследок. Не факт, что перевернув последнюю страницу этого романа, вы сможете ответить на типично школьный вопрос «Что хотел сказать автор?». Зато вы немного лучше поймете самого автора, разрушите несколько стереотипов о Набокове и его творчестве и, вероятно, все-таки получите удовольствие от сложного, но мастерски написанного текста. Кстати, если вы понимаете что-то в шахматах, вам откроется гораздо больше, чем читателю, который никогда не играл в эту игру, ведь здесь полно шахматных намеков!
Прямая речь
«Те, що міг дозволити собі Себастьян Найт у випадку з містером Іксом, заборонено мені у випадку з містером Ґудманом. Відвертість Себастьянового генія не для мене: там, де він зумів блиснути, я зумію хіба що нагрубіянити».
«Війна, – прорікає містер Ґудман, навіть не зашарівшись, – змінила обличчя всесвіту». І з великим смаком береться описати ті особливості повоєнного життя, з якими зіткнувся молодик «на тривожній зорі своєї кар’єри»: відчуття якогось великого обману, втома душі і гарячкове фізичне збудження (як-от «прісна похіть фокстроту»), відчуття марності та його наслідок – кричуща вседозволеність. А також жорстокість; повітря досі тхне кров’ю; осяйні кінематографічні палаци; невиразні парочки в темному Гайд-парку; тріумф стандартизації; культ техніки; деградація Краси, Любові, Честі, Мистецтва… і таке інше. Воістину, диво з див, що сам містер Ґудман – як знаю, Себастьянів ровесник – примудрився прожити ці страшні роки».
«Себастьян почувався скутим не через те, що був моральний в аморальних часах або ж навпаки – аморальний в моральних, і не через судомне усвідомлення, що молодість не може природно розцвісти у світі надто вже квапливої послідовності катафалків і феєрверків. Він просто зрозумів, що ритм його внутрішнього буття набагато змістовніший, ніж у когось іншого».
«Все суще на світі належить до того самого порядку речей, бо така вже цілісність людського сприйняття, цілісність індивідуальності, цілісність матерії, хай там чи вона є, ця матерія. Єдине дійсне число – це одиниця, а всі інші – тільки її повторення» («Втрачена власність»).
«Тілесна любов – це тільки ще один спосіб сказати те саме, а не особлива «сексофонна» нота, яка, один раз почута, відлунює в кожному закутку душі» («Втрачена власність»).
«Мене завжди бентежило, – пише Себастьян Найт у «Втраченій власності», – що клієнти ресторанів ніколи не звертають уваги на одухотворені таємниці, які приносять їм страви, приймають у них плащі в гардеробі й відчиняють перед ними двері. Колись я нагадав одному бізнесменові, з яким обідав кілька тижнів перед тим, що в жінки, яка подала нам капелюхи, була вата у вухах. Спантелившись, він відповів, що жодної жінки не зауважив…»
«Головний герой – це сама книга, що важко дихає, конає і випростовує примарні ноги. На узбережжі свідомості одні за іншими розбиваються думки-образи, а ми спостерігаємо породжені ними речі та істот – розкидані останки зруйнованих життів, мляві фантазії, що повзають по землі й лише згодом розкривають багатоокі крила. Кожен з цих життів – тільки коментар до головної теми».
Кому читать
Вита: Тем, кто не ищет простых путей и сюжетов, а также тем, кто хочет убедиться, что Набоков — это не только «Лолита».
Юля: Тем, кто не имеет аллергии на русскую классику.
Кому не стоит читать
Юля: Тем, кто на дух не переносит «берёзки» и «родину».
Вита: Тем, кто любит понятные тексты с несложным строением.
Похожие книги
Вита: Тема эмиграции мне напомнила о «Клуб невиправних оптимістів» Жана-Мишеля Генассии.
Юля: Шахматную тему можно продолжить с произведением Набокова «Защита Лужина», а что касается писательской судьбы, то можно поэкспериментировать с «Правдою про справу Гаррі Квеберта» Жоэля Диккера.
9 thoughts on “Другой Набоков: #ДвіДумки про «Справжнє життя Себастьяна Найта»”