Главный герой этой книги обливает шедевры искусства кислотой. Выбирает только те картины, которые больше всего заслуживают такой чести. Зачем он это делает? Об этом — книга Яцека Денеля «Кривоклят», вышедшая осенью в издательстве «Комора» в переводе Андрея Бондаря.
Обозревательницы
Виталина Макарик: Если честно, из аннотации я сделала вывод, что это такой художественный детектив, где полиция и журналисты будут искать того, кто пытается уничтожить шедевры мировой живописи, и это выглядело очень интересно. Спойлер: я ошиблась. Спойлер-2: я не жалею 🙂
Юлия Дутка: Могла даже аннотации не читать, потому что только из-за названия «Кривоклят» очень хотела эту книгу. Что такое тот «Кривоклят» — какое-то плохое слово или имя собственное? Читайте дальше, все расскажем.
Татьяна Гонченко: Недавно ездила на выставку Брейгеля в Вену. Как после этого не прочитать книгу, в которой говорится о Вене и искусстве? А еще заинтересовала форма 150 страниц одним абзацем. Это читабельно вообще?
Горькая правда об отношениях с искусством
Вита: Разворачиваешь книгу — и тебя сбивает с ног плотный и мощный, как струя воды из брандспойта, монолог главного героя. Это сплошной, без отступлений и абзацев, почти без прямой речи и с многочисленными повторами гипнотический текст, который сначала немного пугает, а потом затягивает все глубже и глубже. Ты знакомишься с хроникой преступлений Кривоклята, принципами, согласно которым он выбирает объекты для нападения, с тем, что он называет своей миссией, своей задачей. Поэтому не надо никаких расследований: вот он, преступник, вот его оружие — бутылка 96-процентной серной кислоты, с которой он нападает на шедевры живописи в разных европейских музеях.
Но в любом порядочном детективе важны не только установление личности преступника и обстоятельства преступления, но и выяснение мотивов. И с этим придется подождать. Придется вчитаться в исповедь Кислотного Вандала, чтобы узнать, что на самом деле управляет его рукой с бутылкой кислоты — ненависть, протест или… любовь.
Юля: Кривоклят — сумасшедший, одержимый художественным вандализмом, называйте, как хотите, и сплошной текст, который редко прерывают даже точки (что бы ни говорили, но читать это трудно, пока не выходишь на один ментальный уровень с рассказчиком на странице 30…), позволяет занырнуть на самую глубину желания уничтожать. Вместе с ним мы путешествуем по галереям, боясь охранников, пытаемся купить кислоту, млея перед аптекарями, и упорно ищем место, где два шедевра будут настолько близко, чтобы успеть испортить оба одним махом.
Кривоклят всегда сам, общается только с сумасшедшим художником Цеетмаером, которого, видимо, считает единственным настоящим художником, работы которого тоже облил бы кислотой с удовольствием, но… Цеетмаер — совсем неизвестен, поэтому это действие будут воспринимать не более, чем простое вредительство.
Таня: Я долго ходила кругами вокруг этой книги. Эта ее форма — один абзац на 150 страниц — предполагала, что и прочитать это надо залпом, одним глотком, на одном вдохе воздуха. Только так можно почувствовать настроение этой книги в полной мере — как прослушав монолог знакомого, будто сидишь с Кривоклятом в больнице и вместо Цеетмаера слушаешь его исповедь. Здесь лучше не отрываться, потому что вся магия рассеется и исчезнет.
На удивление, книга, написанная в такой стилистике, прочиталась очень легко. Поток букв несет и несет вперед. Дочитать до конца главы здесь не получится — потому что глав нет. Поэтому так и прочитываешь ее всю. Думаю, лучше всего это читать в транспорте — в самолете, или поезде — мысли будут нести по тексту, а колеса (или крылья) — физически нести читателя вперед.
А потом еще послушать дискуссию об этой книге и удивиться, что у главного героя был вполне реальный прототип.
Послевкусие
Вита: Кто он, Кривоклят? Помешанный на шедеврах живописи сумасшедший или ценитель-сноб, душа которого не выдерживает повсеместной профанации искусства? Ответ сначала кажется очевидным, но не все так просто и однозначно. Со временем даже кажется, что то, как оригинально Кислотный Вандал воплощает в жизнь утверждение «Действительно ценишь только тогда, когда теряешь», и правда похоже на какое-то мессианство, призванное пробудить людей от потребительскому отношению к чистому искусству. Впрочем, эффективность его деятельности остается сомнительной: Кривокляту приписывают какие угодно мотивы, кроме настоящих.
А каким увидели Кривоклята вы, девушки?
Юля: Я увидела его тощим мужчиной, который в кино мог бы сыграть изящного скрипача, если бы не до боли сжатые челюсти и взгляд Ганнибала Лектера. Представляю, как он сжимает в кармане бутылочку с кислотой и и скрывается за высоким воротником. Он ходит резко, но будто надломленный, потому что никогда не держит голову ровно. У него свое видение искусства, поэтому он и протестует. Возможно, именно он видит истинную ценность шедевров, а не те, кто фотографируется возле картин и изучает тонны информации о живописцах.
Таня: Мне Кривоклят показался глубоко несчастным человеком, что хочет прокричать на весь мир, чтобы общество спохватилось и задумалось. Не зря же герой измерял медиа-эффект от каждого своего акта. Фактически, он совершал не уничтожение предмета искусства, он хотел взбудоражить мир, вызвать дискуссию. Само действие было не важно, главное — результат, реакция.
Что такое, в общем, безумие? Возможно, это мы — сумасшедшие, потому что живем так «как принято», плывем по течению, относимся к искусству, как принято относиться, и вкладываем себя в рамки, подчас совершенно нелогичные? Может, это мы — сумасшедшие, потому что измеряем ценность искусства бумажками?
Эта книга — прекрасный повод выйти за пределы устоявшихся представлений о мире и понять немного больше о том, что для человечества действительно означают любые физические предметы, и предметы искусства в частности. Почему их считают ценными и почему главная мера ценности — деньги? Можно ли тогда деньгами измерить любовь, или привязанность?
Кроме того, в «Кривокляті» меня задело, как меняется значение одного и того же события в глазах людей и насколько мы предсказуемы. Кривокляту было очень трудно найти такое произведение искусства, чтобы общество не прибавило собственного смысла в его акт уничтожения. Если на картине обнаженные тела — ее уничтожать нельзя, скажут, что у него проблемы с сексом. Если религиозные мотивы — решат, что это был фанатик. Как же поверхностно мы судим о действиях людей и как легко объявляем вердикты!
А еще это история о том, как важно в этом мире найти именно своего человека. С каким будет комфортно делать любые сумасшествия. Пусть это будет бесконечное посещение галерей во всех уголках мира. Или любое другое увлечение, понятное только вам. Когда такого человека находишь, живется как-то проще. Если бы жена Кривоклята осталась живой — стал бы он делать то, что делал? Хороший вопрос.
Цитата
“Якщо пораховано, не знаю, якими методами, скільки часу протягом життя ми витрачаємо на сон, скільки на гоління, скільки на їжу, скільки на випороження, якщо ці підрахунки публікуються у щоденній пресі й кольорових журналах під крикливими чорними і жовтими заголовками “Чи знаєш ти, що…” або “Факти з твого життя”, або “Цікавинки про кожного з нас”, то чому нікому не хочеться порахувати, скільки часу ми проводимо щодня, щомісяця, щороку, й урешті-решт протягом усього життя на перебування з ідіотами та негідниками, розмови з ними, вислуховування їхніх нескінченних монологів, відповіді на їхні ідіотські та негідницькі репліки, на їхні ідіотські та негідницькі питання, на їхні ідіотські та негідницькі пропозиції і стократ ідіотські та негідницькі думки на тему мистецтва?”
“Не можна суспільство дієвіше сплюгавити, казав я Цеєтмаєрові, дієвіше каструвати, зробити повільним, ніж за допомогою ґрунтовного зогидження та плутанини у справах мистецтва, і хоч це нелегкий процес, оскільки суспільство інстинктивно відчуває, що його ведуть до найглибшого ув’язнення, а отже, цей процес має бути розтягнутий на роки, десятки років, поколінь, однак, урешті-решт, його вдається провести, і тоді він стократ відплачує тим, що вклали так багато енергії в зогидження та викорінення мистецтва, дозволяючи, щоб відтоді з таким кастрованим суспільством вони робили те, що їм заманеться”.
“Я завжди намагався підходити до твору з порожньою головою, з головою, за словами Цеєтмаєра, провітреною, натомість моя дружина завжди намагалась підходити з головою заповненою, головою, за словами Цеєтмаєра, забитою, і, попри все, ні моя провітреність, ні її забитість насправді не мали ані найменшого значення, тому що ми завжди підходили, в буквальному сенсі, в сенсі ступання по музейному паркету чи кам’яній долівці, отже, ми завжди підходили до витвору геть збентеженими його внутнішньою і неослабленою віками, пошкодженнями і перемальовуваннями силою, і, незважаючи на те, які ми хотіли йому поставити запитання, на що звернути увагу, завжди, — і тут ми сходились з дружиною на думці, — він завжди відповідав нам на геть інші, заздалегідь не продумані питання і звертав увагу на те, що раніше не здавалось нам суттєвим, хоча здебільшого ми знали цей твір із репродукцій і не підходили до нього без підготовки, яка у випадку моєї дружини була забиванням голови, а в моєму випадку — провітрюванням голови”.
“Витвір мистецтва не має жодного інтересу в тому, що дає, дає беззастережно, щиро й не вимагаючи ні квитанції, ні довідки, ні розрахунку, ні повернення в зручний чи незручний для боржника термін, він дає, не створюючи жодного боргу, що стикається не лише з геть запеклою підозріливістю, а й цілковитим нерозумінням й навіть ворожістю, оскільки якщо щось дається так щедро й задарма, то, вочевидь воно точно не має цінності чи, можливо, навіть шкідливе, можливо, навіть, усупереч уявленням, створює борг, про який згадується десь дрібним шрифтом, на передостанній сторінці неписаної угоди”.
“Доморосла, нічим не обґрунтована психологізація журналістів, цього племені розумових злочинців, спеціалістів з нічого, людей, які не отримали жодного конкретного знання в жодній конкретній царині, але почуваються вповноваженими, ба більше, вважають своїм обов’язком публікувати свою думку на кожну тему, що стосується будь-якої царини; якщо тільки якась тема існує, вони переконані, що повинні про неї висловитись, а що більше ця тема вимагає специфічного знання зі специфічної галузі, то з більшою охотою вони висловлюються, не звертаючись до жодного знання, навпаки, це знання навмисне відкидаючи, ізолюючись від нього, тому що воно вплинуло б на їхню так звану думку”.
Кому стоит читать
Юля: тем, кто любит прикольные названия и славянскую литературу.
Таня: буду капитаном очевидностью, но тем, кто любит искусство, кому же еще?
Вита: и тем, кто открыт к новым читательским опытам и не боится отсутствия абзацев.
Кому не стоит читать
Вита: Тем, кто убежден, что хорошая книга — та, в которой много диалогов.
Юля: Адептам коротких разделов и четких абзацев, а еще тем, кто любит книги, в которых абсолютно все понятно.
Таня: Тем, для кого книги — это прежде всего отдых, потому что отдохнуть здесь точно не получится
Похожие книги
Юля: Богумил Грабал “Я обслуговував англійського короля” — такое же глобальное полотно без абзацев, также рассказ напоминает мне еще одну из недавних новинок “Комори” — “Німого бога” Юрки Вайнонена.
Таня: “Замах на мистецтво” — эти две книги нужно читать вместе.
Віта: “Щиголь” — так как в романе Тартт тоже говорится о непростых отношениях с искусством и о том, как иногда трудно балансировать между обожанием шедевра и желанием его уничтожить.
992 thoughts on “#ЧитаємоРазом: Яцек Денель «Кривоклят»”